И тут начинается цепь ошибок Корнилова, из-за которых и состоялся Синопский бой. Он в свою очередь повлёк за собой вступление в войну англичан и французов, трагикомедия ошибок привела к военной драме, а затем и к трагедии Севастополя. Корнилов, мечтавший о лаврах нового Наварина, так много сил положивший на поиски противника и выведший для этого в штормовое море практически весь Черноморский флот — упустил Османа-пашу! И сам не поймал и Нахимову не дал…
СИНОП — ПИРРОВА ПОБЕДА
(продолжение. Начало в № 11/2023 и сл.)
Охота на Османа-пашу
В 1853 году вся Россия желала побед и одолений, от царя до последнего крестьянина. Николай I вошёл в историю как бравый солдафон, эдакий Воемуж Храброватый, любитель фрунтов и парадов, что же до крестьян, то уж лучше мир посмотреть, врага поколотить и пасть со славой, чем тянуть лямку безысходного холопства. Однако особенно вожделели батальных утех адмиралы Корнилов и Нахимов. В молодости они сражались в Наваринском бою, но прошло четверть века, а новых побед за ними так и не числилось — больших, оправдывающих адмиральство, вводящих в пантеон славы.
Повторение Наварина становилось их идефикс, навязчивой идеей. И когда 23 октября (4 ноября) быстрый на подъём Корнилов ещё до объявления войны, подняв свой флаг на «Владимире», вышел с пароходами «Громоносец», «Одесса» и «Херсонес» на рекогносцировку, то на случай встречи с турецким флотом он заблаговременно отдал на «Херсонес» запечатанный конверт с инструкцией для Нахимова. Эскадра Павла Степановича должна была идти вдоль азиатского берега к Босфору, чтобы отрезать отступление туркам, а сам Корнилов собирался с вызванной из Севастополя эскадрой линейных кораблей Новосильского действовать с фронта. Если же, писал он, «вам удастся предупредить Севастопольскую эскадру и застать неприятеля на якоре под его крепостями, то блокировать его до соединения, и тогда, с Божьей помощью, может повториться знакомое вам Наваринское сражение!»
Боюсь однако, что Корнилов проявил неосмотрительность, непростительную для начальника штаба флота. Ибо к тому времени Англия и Франция дали Порте гарантии безопасности её портов от нападения и довели это до сведения русского правительства. Мало того, их сильный флот уже стоял в Босфоре и Корнилов сам предупреждал Нахимова остерегаться нападения. Поэтому столь безоглядная решимость вызывает недоумение — нетрудно предвидеть, к чему привело бы повторение Наварина…
26 октября (7 ноября) к эскадре Нахимова пришел корвет «Калипсо» с повелением Меншикова открыть боевые действия против турецких военных кораблей. Торговые суда пока трогать не советовали. Пароходы Корнилова в этот день подошли на 30 миль к Босфору. Опасаясь шторма и потеряв надежду встретить корабли противника, кроме крейсеров, дежуривших у пролива, Корнилов отправил «Громоносец» с донесениями в Одессу, а «Херсонес» в Севастополь. Сам же, имея за собой в пяти милях «Одессу», пошёл на мало дымящем (его котлы топили антрацитом) и потому хорошо пригодном для скрытной разведки «Владимире» к проливу. В четвёртом часу дня видны уже были маяки и между ними множество купеческих судов, среди которых вскоре обнаружилась турецкая эскадра из пяти фрегатов, корвета и парохода. Но налетевший шквал и наступавшая ранняя осенняя темнота заставили повернуть назад. Топливо заканчивалось, и адмирал отказался от свидания с Нахимовым, взяв курс на Севастополь.
Видел ли Корнилов эскадру Османа-паши? Похоже на то. Да, кроме неё адъютант Корнилова лейтенант Железнов упоминает в своей записке, что одновременно с этим из Босфора выходило три больших парохода с тремя кораблями или фрегатами на буксирах. А «Одесса», шедшая это же время восточнее, заметила милях в 16-ти от «Владимира» два турецких корабля, пароходофрегат и бриг, лежавшие на пересечении её курса. И все же высока вероятность, что именно Осман-паша выходил в этот момент в море, что согласуется с данными Джандана Бадема.
8 ноября (по н. ст.) «Владимир» встретил корвет «Калипсо», возвращавшийся от Нахимова, а утром следующего дня прибыл в Севастополь. Вскоре подошёл отставший «Херсонес» и сообщил, что видел в 2 часа пополудни к северу от себя эскадру из шести судов большого ранга, которую принял за эскадру Нахимова (но тот не мог находиться так далеко на западе). «Херсонес» вернулся к «Одессе», чтобы предупредить ее, но та в условиях плохой погоды не заметила его сигнала «Вижу флот». «Херсонес» между тем увидал на юге ещё три корабля, фрегат и пароход под турецкими флагами и, желая предупредить Нахимова, взял курс на ранее виденную эскадру, но не догнал и недостаток угля вынудил его идти в Севастополь. В тот же день «Коварна» и «Бессарабия» нашли Нахимова, который тем временем крейсировал в поисках крупных турецких соединений, и сообщили ему о начале военных действий и об эскадрах противника, шедших на восток.
Едва поставив «Владимира» под погрузку угля, Корнилов приказал отправить к восточным берегам моря контр-адмирала Вукотича 1-го на пароходе «Херсонес» с фрегатами «Флора» и «Мидия». С «Флорой» мы вскоре встретимся, её знаменитый бой с турецкими пароходами является одним из важных звеньев предыстории Синопской баталии, а пока обратите внимание на то, что «Владимир» вышел в море 23 октября (4 ноября) и надо полагать, с полными угольными ямами, поскольку планировался большой поиск. А вернулся в порт уже через пять дней, утром 9 ноября ввиду недостатка угля. За ним прибыл «Херсонес» по той же причине. Это наблюдение ещё пригодится нам при анализе действий пароходов адмирала Мустафы-паши.
Уже утром 10 ноября, всего лишь через сутки после возвращения в Севастополь, Корнилов, вступивший в командование эскадрой Новосильского, вывел шесть линейных кораблей в море и двинулся на поиски виденной им турецкой эскадры. Поздним вечером того же дня, когда он отошёл уже более чем на сто миль, налетел сильный шторм, тот самый, который трепал в это время Слейда на «Нусретие». Противников разделяло не столь уж и большое расстояние, но встретиться им не судилось: 11 и 12 ноября корабли Корнилова с трудом держались на месте, 13-го повернули к северу, а египетскую эскадру и «Нусретие» непогода вынудила повернуть на юг, к Стамбулу.
Этот же огромный шторм застал Нахимова у мыса Керемпе и двое суток не позволял передать кораблям эскадры царский манифест о начале войны. В «Историческом журнале эскадры П.С. Нахимова о крейсерстве у турецких берегов 11 октября — 5 ноября 1853 г.» читаем в записи от 13 ноября (по н. ст.): «Ноября 1-го. В полдень присоединились к эскадре фрегат «Коварна» и пароход «Бессарабия»…»
Мичман В.Д. Палеолог, служивший на бриге «Язон», вспоминает: «Сильная погода не дозволила иметь сообщение с пришедшими судами, но пароход подошёл под корму адмиральского корабля «Императрица Мария» для переговоров, после чего адмирал тотчас сделал телеграф: «Война объявлена; турецкий флот вышел в море; отслужить молебствие и поздравить команду». Команда брига была собрана на шканцы. «Адмирал поздравляет вас с войной» — произнёс капитан. Команда ответила единогласным «ура»! Н-дас…
Продолжим выписки из «Исторического журнала». С прибывшими судами:
«…прислан к адмиралу лейтенант бар. Криднер для сообщения о том, что видели у Босфора выходящую в море турецкую эскадру, а другую видели под парусами в открытом море, и обе предназначались для поисков к восточным берегам Черного моря».
«Ноября 3-го. В этот день ветер стих и была возможность иметь сообщение посредством гребных судов, этим воспользовались и сообщены приказом по эскадре все полученные повеления относительно войны с турками и высочайший манифест на то». (П.С. Нахимов. Документы и материалы. М. 1954. С. 257).
Уже на следующий день, 4 (16) ноября пароход Нахимова «Бессарабия» после погони захватил отличный турецкий пароход «Медари Тиджарет», капитан и команда которого ушли на шлюпках — первый трофей войны. Где же в это время обреталась эскадра Османа-паши, охота на которую началась? Она, переждав шторм в Амастро, шла навстречу Нахимову…
Корнилов стремился на юг, но лишь в полдень 2 (14) ноября ветер стих, и он смог снова лечь на курс, а на следующий день направился к мысу Калиакра, где к эскадре присоединился пароходофрегат «Владимир» («Одесса» запаздывала). Адмирал послал лейтенанта Железнова на «Владимире» осмотреть Варну, Балчик и Сизополь, а сам готовился к вожделенному бою и записывал для памяти: «Нельсон мочил коечные чехлы и брезенты на случай пожара. Надлежит стрелять в корпус. В Абукирском сражении корабли стояли против скулы противника. Все предосторожности против огня. Помнить «Орион» при Абукире и Achille в Трафальгаре». (Жандр, ibid. с. 93).
Увы, в Варне турок не оказалось и эскадра пошла далее на юг, к Сизополю, а по пути с валашского судна получили сведения, что два дня назад у Босфора крейсировал отряд из шести фрегатов и корветов, а пять дней назад три больших парохода с войском прошли в Трабзон. В Сизополе турок также не обнаружили, и расстроенный Корнилов отправил эскадру Новосильского на восток, чтобы передать Нахимову два 84-пушечных корабля, а сам пересел на «Владимир» и ушёл вперёд, спеша дойти до Амастро, чтобы поскорее сообщить Павлу Степановичу о турецких пароходах и затем двинуться на бункеровку в Севастополь.
И тут начинается цепь ошибок Корнилова, из-за которых и состоялся Синопский бой. Он в свою очередь повлёк за собой вступление в войну англичан и французов, трагикомедия ошибок привела к военной драме, а затем и к трагедии Севастополя. Корнилов, мечтавший о лаврах нового Наварина, так много сил положивший на поиски противника и выведший для этого в штормовое море практически весь Черноморский флот — упустил Османа-пашу! И сам не поймал и Нахимову не дал…
Глава 4. Нахимов идёт к Синопу
Ошибки адмирала Корнилова
Qui nimis propere, minus prospere
Кто слишком скор, тот неуспешен.
Итак, мы приближаемся к Синопу. Но увидим, что его следует рассматривать как упущение. Причем даже не со стратегической точки зрения, в том смысле, что победу одерживать не следовало. Нет, Синоп это служебное упущение в буквальном смысле слова. Будь разведывательная и дозорная служба на ЧФ налажена лучше, будь Корнилов не столь честолюбив, они с Нахимовым могли покончить с эскадрой Османа-паши на две недели раньше, в открытом море, не давая англичанам и французам повода к войне. Но они упустили турок, и есть веские основания полагать, что виновником являлся Корнилов. Вместо поиска главных сил врага он тратил время на погоню за призами. Разумеется, после такого конфуза Нахимов море готов был рыть, чтобы найти турок, что и предрешило судьбу Синопа, несмотря на предупреждение Англии и Франции о том, что они не потерпят нападения на турецкие порты.
Запись от 5 (17) ноября в «Историческом журнале эскадры Нахимова» сообщает:
«…снаряжая захваченный «Бессарабией» турецкий пароход к отправлению в Севастополь, в 10 часов услышали к W выстрелы, почему и послан пароход «Бессарабия» в ту сторону для обозрения горизонта и для опроса усмотренного там трехмачтового судна, а в 11 часов, видя, что пальба усиливается, решился по совершенному безветрию подвинуть эскадру к W посредством пароходов…»
Нахимов приложил титанические усилия, пытаясь продвинуть эскадру к месту канонады! Он полагал, что Корнилов наконец-то завязал дело с турецким флотом и рвался на помощь. Он тут же отозвал «Бессарабию» из погони за парусником и приказал ей взять на буксир корабль «Храбрый», а призовой пароход взял на буксир его флагманский корабль. Продвинувшись к 3 часам дня на 12 миль, он отправил «Медари Тиджарет» за «Ягудиилом», а еще через два часа отправил и «Бессарабию» — за «Чесмой». К этому времени поднялся лёгкий ветер, корабли вступили под паруса и двинулись на северо-запад.
Но что же случилось там, за горизонтом? Кто стрелял?
Случилось следующее. Как пишет Корнилов в донесении Меншикову от 7 (19) ноября:
«5-го Ноября с рассветом увидели Анатолийский берег между порта Амастро и мыса Керемпе, и пароходный дым по направлению к Севастополю, а вскоре и эскадру Вице-Адмирала Нахимова в левой стороне, в расстоянии отдалённого сигнала. Полагая, что к эскадре нашей всегда можно успеть возвратиться, я приказал взять курс к видимому пароходу».
Этот знаменитый бой 5 (17) ноября, первый в истории бой пароходов, ключевой момент нашей истории. В тот день пароходофрегат «Владимир» одержал трудную победу, однако она не только привела к Синопскому сражению, но и была схожа с ним своей ненужностью и опрометчивостью. Известна фраза Талейрана: «Это хуже, чем преступление, это ошибка!» А Наполеон, прочитав на острове Св. Елены приписанные ему слова «Я не совершал преступлений», сказал: «Я совершал нечто худшее — ошибки!» Следует признать, что перед нами именно такой случай.
М.П. Лазарев писал Меншикову, предлагая назначить Корнилова начальником штаба Черноморского флота:
«11 ноября 1848 г., Николаев.
Не знаю, как Ваша Светлость примете представление моё о Корнилове, но могу уверить Вас, что не что другое, как твёрдое убеждение в достоинствах этого офицера, было причиною, что я решился на оное. Контр-адмиралов у нас много, но легко ли избрать такого, который соединил бы в себе и познания морского дела и просвещение настоящего времени, которому без опасения можно было бы в критических обстоятельствах доверить и честь флага и честь нации?»
Когда критические обстоятельства наступили, и враг осадил Севастополь, Корнилов оправдал доверие Лазарева. Но в тот день, который мог дать русским морякам долгожданную победу, причём победу именно в морском, манёвренном бою, он ошибся. И не один раз, а трижды, если не четырежды. Причём ошибки эти говорили о характере адмирала, о стиле его командования и даже о степени соответствия занимаемой должности…
Ибо имели они серьёзные последствия. Настолько серьёзные, что хотя латинскую пословицу, приведённую в эпиграфе, можно перевести проще: поспешишь — людей насмешишь, многим вскоре стало не до смеха. И морякам Османа-паши, и обитателям Синопа и жителям Севастополя. И в первую очередь самому Нахимову.
Уже три недели он, человек суровый и ответственный, бороздил холодное осеннее море, уже добыча сама шла на него, и останься он на месте после захвата «Медари Тиджарет» или двигайся прежним курсом, как Осман-паша попал бы к нему в руки. И вдруг такой афронт: вместо гарантированной победы (ну что такое турецкие фрегаты с необученными командами против мощных линкоров Черноморского флота в бою в открытом море!?) он по милости Корнилова еще две недели вынужден будет рыскать по штормовому морю, разыскивая и затем сторожа этих чёртовых турок.
Почему же так произошло? Потому что началась цепь ошибок и случайностей. Во-первых, пароход «Одесса», задержавшийся с выходом из Севастополя и теперь разыскивавший в море эскадру Корнилова, в ночь на 1 (13) ноября наткнулся на эскадру Осман паши из шести вымпелов. Шторм отнёс турок к северу, и теперь они возвращались на курс вдоль берегов Анатолии, собираясь зайти в Пендераклию (бывшая Гераклея Понтийская, ныне Эрегли). Увы, «Одесса» не смогла найти ни Корнилова, ни Нахимова, чтобы сообщить им об этом.
Во-вторых, штурман в тот день 5 (17) ноября сильно подвёл Корнилова. Адмирал полагал, что видит турецкий берег между Амастро и Керемпе, где и ожидал найти Нахимова, тогда как «Владимир» находился напротив Пендераклии (Эрегли). Сюда как раз возвращался из Синопа египетский пароход «Перваз Бахри» (Pervaz-ı Bahri). Но Эрегли расположен в 60-80 милях к западу от предполагаемого местонахождения Корнилова, здесь Нахимова быть не могло, зато Осман-паша должен был находиться именно в этом районе! (Жандр, ib. С. 96). Да и где же ещё он мог быть, если с востока его сторожил Нахимов, а на западе сам Корнилов прочесал всё побережье от Сулина до Босфора?
В-третьих, и тут уже прямая вина Корнилова, бросившегося в погоню за пароходом, следовало помнить, что целью выхода флота в море ставилась не охота за отдельными судами, но поиск и уничтожение турецких эскадр, везущих десант на Кавказ. А.М. Зайончковский в книге «Восточная война» оправдывает Корнилова, который «благодаря ошибочному исчислению «Владимиром» своего места, поставил себя утром 5 ноября между портом Амастро и мысом Керемпе, тогда как в действительности он находился против Пендереклии. Принятие им при таких условиях обнаруженной к югу эскадры, подходившей по числу судов к эскадре Нахимова, за эту последнюю является вполне понятным».
Гм. А так ли это понятно? У Корнилова не было оснований считать увиденные вдали корабли нахимовскими. Так, князь В.И. Барятинский, его флаг-офицер, стоявший рядом на мостике «Владимира», вспоминает:
«5-го Ноября на рассвете открылся Анатолийский берег, и вскоре мы видим на горизонте эскадру из 4-х больших и 2-х малых парусных судов, к которым мы направляемся, полагая, что это эскадра Нахимова». (Из воспоминаний князя Виктора Ивановича Барятинского // Русский архив, № 1. 1905).
То есть, Корнилов ничего точно не знает, он всего лишь полагает, что видит эскадру Нахимова. И вместо того, чтобы убедиться в этом или же в том, что перед ним противник, которого он давно искал, он… бросается в погоню за пароходом.
Из воспоминаний адмирала Г.И. Бутакова, тогда командира «Владимира»:
«На рассвете 5-го с «Владимира» увидели впереди анатолийский берег, в правой руке на горизонте эскадру, совершенно похожую на эскадру Нахимова, и в левой сзади на горизонте дым парохода. Положив тотчас право на борт, я пошёл доложить об этом Корнилову.
В 8 часов он вышел наверх, и так как при эскадре Нахимова не было видно его парохода «Бессарабия», а гонимый нами имел направление к Севастополю, то Корнилов и заключил, что Нахимов послал «Бессарабию» за углём, потому что у неё должно было оставаться его немного. Это мнение разделяли и другие, но по просьбе моей Корнилов согласился продолжать погоню до 9 часов. Тогда стали уже видны мачты и реи. Я просил продолжать, пока откроются кожухи, и таким образом мы наконец увидели, что бежал от нас не русский пароход; это тем более сделалось ясно, что он вдруг переменил курс вправо и потом влево, то есть засуетился, увидев наконец, что к нему идёт чужой пароход; а увидеть этого ранее он не мог, потому что наш антрацит вещь самая военная — дыма нет!»
Далее идет подробное описание жестокого боя, затянувшегося надолго.
«Хотя явно было, что владимирские ядра и бомбы производили страшные разрушения в корпусе, рангоуте, такелаже и дымовой трубе нашего отчаянного противника, что шлюпки его были избиты и, сброшенные, проплыли мимо нас, что многие ядра попадали в его кожухи и бомбы лопались в корме, неустрашимый капитан всё время был виден на площадке и от времени до времени поворачивал пароход свой, чтобы пустить несколько плохих ядер.
Время между тем шло. «Однако же, скоро ли мы с ним кончим? — спросил вице-адмирал Корнилов раздражённым тоном. — Угодно сейчас? — Разумеется, угодно». Я скомандовал: «Полный ход! Картечь!» Через несколько минут адский дождь картечных пуль сотнями посыпался на египтян и треск, производимый каждым ядром нашим, был внятно слышен. Но противники наши не унывали: они также отвечали картечью, и этим снарядом действовали гораздо удачнее, нежели ядрами. В несколько секунд пролетевшей сквозь дымовую трубу, а потом между мной и адмиралом картечной пулей убило на кожуховой лодке адъютанта его Железнова в грудь навылет; под ногами моими, под площадкой, упал простреленный в голову картечью горнист, у носовой пушки тяжело ранило в голову командора, и на юте ещё двух. В то же время упал на площадке гонимого парохода, простреленный в бок, капитан его, но скоро опять поднялся. Новые выстрелы освирепелых при виде крови матросов наших и — вскоре неприятельский капитан скрылся, раненный второй пулей, а вслед за ним опрокинуло ядром площадку, на которой он так храбро распоряжался. Ещё несколько ядер в расстоянии 50 саж., и неприятельский огонь прекратился, а вслед за тем и наш.
…Замечательнее всего, что этот 3-часовой бой был слышен в то же время тремя эскадрами, которым раскаты грома бомбических орудий дали мысль, что происходит генеральное сражение, а они связаны по рукам и ногам безветрием и не могут принять участия. Одна из эскадр была вице-адмирала Нахимова, другая та, которую вице-адмирал Корнилов оставил под флагом контр-адмирала Новосильского и которую быстро приблизил попутный ветер, и третья, турецкая, которую искал взятый пароход, и оказалось, что командовавший ей Гуссейн-паша не только также слышал эти выстрелы, но с салинга его видно было, что бой происходит между двумя пароходами.
…когда пленных перевезли на «Владимир» и наша стрелковая партия заняла караул у крюйт-камеры и по всему пленному пароходу, а партия, назначенная по расписанию к заделыванию пробоин, хлопотала вокруг взятого парохода, чтобы привести его в состояние продолжать путь — с салинга закричали, что видны две эскадры! Одна была к стороне берега, другая несколько ближе первой к нам. Пленные показали, что у них в море две эскадры. Которая же наша из видимых? Это сделалось самым интересным вопросом. Имея в руках избитый приз и своих людей, утомлёнными продолжительной работой у тяжёлых орудий, не обедавшими (до 6 часов вечера) и не евшими ничего с 6 часов утра. Когда я спустился в каюту доложить об этом Корнилову, он лежал усталый на диване. «Что бы вы сделали, если бы меня не было здесь?» — спросил он. — «Пошёл бы к ближайшей и, опознав её, действовал бы смотря по тому, чьей она окажется». — «Так и делайте».
Оставив приз исправляться и потом следовать к Севастополю, мы пошли к ближайшей из видимых эскадр, чтобы до наступления темноты опознать её. К крайнему нашему удивлению, она оказалась эскадрой контр-адмирала Новосильского, так неожиданно быстро подославшего нас до самой полосы безветрия, в которой происходило сражение. Передав начальнику её дополнительные приказания к вице-адмиралу Нахимову, вице-адмирал Корнилов приказал править к призу нашему…»
Любопытно, не правда ли? Историки этот бой рисуют как первый бой пароходов, заложивший основы новой тактики, блестящую победу русского оружия и лично Корнилова! Во всяком случае, под его руководством. К примеру, Энциклопедия журнала «Вокруг Света» в статье, посвященной Корнилову, пишет:
«Вице-адмирал не сковывал инициативу командира «Владимира» Григория Ивановича Бутакова и не давал ему указаний. Для него было важно наблюдать первый в истории бой паровых кораблей».
Но, судя по воспоминаниям Бутакова, сам Корнилов особого восторга от хода боя не испытывал. Неспособность корабля, за строительством которого он лично наблюдал в Англии и на который положил столько сил, быстро справиться с более слабым противником расстроила его и раздражила настолько, что в разгар боя он просто ушел с мостика в свою каюту! И «наблюдал» знаменитый бой, лежа там на койке…
Ожесточённое сопротивление египтян сыграло свою роль, причем важнейшую: они отвлекли на себя все внимание. Победа над ними оказалась пирровой по многим причинам, главная из которых потеря времени. В результате чего Осман-паша, а это паруса его эскадры маячили на горизонте, скрылся. Дальнейшее описывает князь Барятинский:
«В продолжение 2-х часов мы стояли на месте и чинили повреждения взятого парохода, дабы он мог дойти до Севастополя, и мы затем идём туда, взяв «Перваз-Бахри» на буксир. Вскоре мы открываем на Севере эскадру из 6 больших судов и в тоже время различаем по другому направлению верхние паруса тех судов, которых мы видели утром.
Будучи уверены, что последние принадлежат к эскадре Нахимова, предполагаем, что эскадра, видимая на Севере, неприятельская. Чтобы в том удостовериться, Корнилов приказывает пароходу «Перваз-Бахри», на котором уже была Русская команда под начальством лейтенанта Попандопуло, идти прямо в Севастополь, а мы сами направляемся к подозрительной эскадре. Спустя некоторое время мы узнаем в ней эскадру Новосильского…»
По другим данным, спешное латание приза заняло более трех часов и к Новосильскому «Владимир» подошёл лишь в пятом часу. Это стало третьей ошибкой Корнилова в тот день. Бой и починка приза сильно задержали его, но убедившись, что перед ним корабли Новосильского, как он должен был поступить? Полагаю, броситься на всех парах на юг, к подозрительной эскадре, приказав следовать туда же Новосильскому. Не он ли, Корнилов, лишь вчера приказал ему встретиться с Нахимовым? А что делает вместо этого начальник штаба ЧФ?
Он празднует триумф в императорском стиле! Он приказывает призовому пароходу вернуться, берет его для пущей славы на буксир, как римский триумфатор, за колесницей которого вели пленных врагов, и
«… мы проходим вдоль всей линии наших кораблей с нашим призом на буксире, что вызывает восторженное ура судовых команд посланных по вантам. Мы подходим под корму «Трех Святителей», и Корнилов велит Новосильскому идти на соединение с Нахимовым». (Барятинский, ibid.).
А затем адмирал на «Владимире» уходит в Севастополь, сопровождая свой драгоценный приз, не пожелав ни выяснить принадлежность неизвестной эскадры, ни встретиться с Нахимовым, который уже приближался. Нехватка угля, из-за чего якобы не могли произвести разведку, отнюдь не является оправданием. Пароходофрегаты тех времен несли полноценное парусное вооружение и оставались хорошими ходоками без машины. Хотя да, маловетрие…
Итоги подводит Н. Скрицкий, меланхолично замечая и деликатно недоумевая по поводу азарта Корнилова:
«Тем временем виденная у Пендераклии эскадра Осман-паши благополучно прошла мимо, ибо единственный наличный пароход был вовлечён в несвойственное ему дело вместо разведки». (Скрицкий Н.В. Георгиевские кавалеры под Андреевским флагом. М.: Центрполиграф, 2002).
Ну а Жандр, флаг-офицер Корнилова, оставшийся на мостике «Владимира», когда адмирал ушёл прилечь, пишет в своей книге без обиняков:
«На рассвете 2 Ноября он подошёл к Анатолийскому берегу и не найдя эскадры Нахимова на параллели мыса Керемпе в 21 от него мили к западу, лег на Севастополь. Нахимов был в это время в 27-ми милях от Керемпе на NO 180, а в полдень 5 Ноября — в 32-хъ милях от того же мыса на NW 610. Из этого следует, что эскадра из 6-ти судов, виденная Владимiром на ветре к Югу в 7 часов утра и в 4 часа по полудни, и принятая им за эскадру Нахимова, была та же непрiятельская эскадра, с которою встретился Одесса. <…> Так разошлись Турецкiе фрегаты с нашими эскадрами, разошлись затем, чтобы сойтиться в Синопе!»
Приз адмирала Корнилова ценой в Синоп
Вряд ли приз, захваченный такой ценой, можно считать подарком судьбы. Да, Фортуна как будто улыбнулась азартному адмиралу, но насмешливо. Через день, 19 (7) ноября 1853 года «Владимир» вошел на Севастопольский рейд, ведя на буксире избитый деревянный пароход. Позади шёл (они встретились на подходе к порту) железный «Медари Тиджарет», захваченный нахимовской «Бессарабией» без боя. Погода стояла прекрасная, и народу собралось множество, всем хотелось рассмотреть пленённые суда.
Добавим немного презренной прозы в гром фанфар военной патетики: Корнилов за сию баталию получил 19037 рублей 50 копеек призовых денег, а Бутаков 38075 рублей. Тогда как «Медари Тиджарет» оценили гораздо дороже, в 250 тысяч рублей. Вижу, царские бухгалтеры разбирались в своём деле, и капитан получил больше адмирала, каковой, если судить по делам, заслуживал не материального поощрения, а строгого выговора за упущение вражеской эскадры. Да и за приз платили зря: изрешеченный бомбами «Перваз-Бахри», скромно переименованный в «Корнилов», через день пошёл ко дну…
Упоминание о призовых деньгах отнюдь не нарушает логики повествования, оно вполне уместно, деньги пришлись очень кстати. Надеюсь, Владимир Алексеевич получил их, ибо был беден, как церковная мышь. Даже тысяча рублей серебром являлась для него суммой, решающей почти все проблемы. Он на пару с братом владел крошечными деревеньками, поступления с которых никак не могли скомпенсировать затраты на большую семью, а впоследствии и на поддержание адмиральского декорума. Корнилов жаловался в письмах на долги, на нехватку средств, он вовсе не радовался чести попасть в царскую свиту, генерал-адъютантству, орденам, пожалованным царем, всё это означало дополнительные расходы и новые долги. Довольно дорогие знаки орденов по существующим тогда правилам приходилось выкупать за свой счёт.
Что ж, подведём итоги. Две недели кряду Корнилов рыскал по морю, организовывал и посылал на поиски эскадры и отдельные корабли, выспрашивал, выискивал, разведывал, оповещал и координировал, строил планы и мечтал о новом Наварине. И всё это лишь для того, чтобы из-за одного избитого и тут же утонувшего приза пустить насмарку все сии великие труды!
Он проворонил Османа-пашу сам и помешал поймать его Нахимову. Вместо чистой победы в морском бою, каковая не могла вызвать у англичан и французов особых претензий, Нахимову довелось долго крейсировать в бурном море, один за другим отправляя повреждённые непогодой корабли на ремонт в Севастополь. Затем пришлось блокировать и атаковать турецкий порт, от чего ультимативно предостерегали «просвещённые мореплаватели», да ещё и сжечь его дотла, по неумению ли правильно организовать бой или в ожесточении. После чего вступление в войну европейцев, а значит, и её исход были предрешены.
Странная пасквильная история…
Думаю, читателю интересно будет узнать, что в скором времени после Крымской войны, когда официальную её историю ещё не написали, и герои не забронзовели, раздавались не только хвалебные, но и критические голоса в их адрес. Сейчас, спустя полтора века воздействия тотальной патриотической мифопоэтики, подобное трудно представить — малейшая попытка критического анализа встречает жёсткий отпор людей, взявших на себя заботу о патриотизме нации. Полтора века русские историки и писатели или замалчивали корниловские ошибки или, как Зайончковский, сетовали на неизбежные в море случайности. Он пишет:
«Но, обращаясь к результатам трудного крейсерства Корнилова, нельзя не пожалеть, что вся блестящая работа эскадры увенчалась лишь частным успехом — взятием с боя «Перваз-Бахре». Причиной этому скорее всего может служить то фальшивое положение, в которое был поставлен Корнилов при отправлении его в крейсерство, ряд неизбежных на войне, а тем паче в море случайностей и, наконец, незначительное число пароходов…» (Зайончковский А.М. ibid.).
Однако мы видели, что никакие случайности не влияли на решения Корнилова и что в фальшивое положение поставил себя он сам, раз за разом делая вполне осознанный выбор, причём каждый раз выбор оказывался в пользу личного честолюбия. Что повторится и в Синопе. Такое мнение было высказано давно, но анонимно и в такой форме, что дискредитировало последующие попытки критически проанализировать ход событий на море во время Крымской войны.
Речь идёт о том, что журнал «Русский Архив» в № 12 за 1867 г. поместил анонимную статью «Из записок севастопольца», принадлежащую, как считали многие, перу Н. Берга и резко критическую в отношении Корнилова и Нахимова. Факт сам по себе поразительный для России с её цензурой, тем более что время было совершенно неподходящее для критики. Фет, к примеру, в письме Льву Толстому от 15 июня 1867 г. критикует роман Тургенева «Дым» «за брань всего русского, в минуту, когда в России все стараются быть русскими».
Но Николай Берг, русский поэт, переводчик, журналист, историк, вряд ли писал эту статью, хотя бы потому, что прекрасно знал её главных героев. В 1853 году в качестве корреспондента он отправился на театр войны в Севастополь и до окончания осады состоял при штабе главнокомандующего в должности переводчика. Участвовал в сражении при Чёрной речке. Литературным плодом его участия в кампании явились «Записки об осаде Севастополя» в 2 томах (Москва, 1858) и «Севастопольский альбом» с 37 рисунками. Уж он-то знал, как выглядел Нахимов.
Статья вызвала взрыв негодования и ряд ответных публикаций, исполненных возмущения и гнева: «…дерзкое анонимное сочинение, осмеливающееся называть себя историческими записками», «уродливое явление нашей современной литературы»; «нашим морякам никогда и в голову не приходило, чтобы было возможно так непочтительно, так дерзко, так оскорбительно относиться к памяти тех из славных защитников Севастополя, именами которых по всей справедливости более всего гордится наша морская семья. Эти имена — имена наших героев, адмиралов Нахимова и Корнилова!..» — писал «Кронштадтский вестник», первым откликнувшийся на появление «Записок».
Анонимная статья посвящена Синопской победе, но прослеживает всю служебную деятельность Корнилова и Нахимова. Первый предстаёт перед читателями карьеристом и честолюбцем, второй аморфным, безвольным и недалёким служакой, жертвой честолюбивых помыслов первого. Написан опус в развязном, пасквильном тоне и даже внешнее описание адмиралов далеко от действительности (чего стоит хотя бы низкорослый и полный, по мнению автора, Нахимов), что вызывает сомнения в знакомстве анонима с ними. Но самое удивительное то, что статью опубликовали! Куда же смотрела свирепая царская цензура, пропуская столь оскорбительный для русских моряков и памяти героев Севастополя материал?!
В феврале 1868 г. в № 16 газеты «Николаевский вестник» появилось ещё одно опровержение на статью «Русского Архива»: «По поводу статьи: из записок Севастопольца». Автором являлся капитан-лейтенант Ф. Нарбут. Он дрался в Синопе на корабле «Три Святителя», затем на бастионах Севастополя и трижды был ранен. Поскольку аноним оговорил Корнилова в корыстном стремлении одержать личную большую победу, для чего тот якобы оставил Нахимова без необходимой поддержки, то Нарбут пытается доказать лживость его обвинений.
Аноним: «Корнилова не могло заботить нисколько, что Нахимов разгуливает в море: он знал, что одному Нахимову ничего не сделать. Другие же эскадры постоянно держались вдали, а эскадра Новосильского сидела в Севастополе, вследствие расчётов того же Корнилова, дабы в случае надобности взять эту эскадру и идти с нею против турок…
5 ноября с рассветом «Владимир «увидел 6 больших судов, которые были не что иное как часть турецкого флота, открытого Корниловым ещё прежде, до ухода его в Севастополь, и составлявшего теперь предмет его исканий. Но как-то случилось, что эти 6 судов показались ему эскадрой Нахимова. Нужно было явиться именно такому числу!
Корнилов, без сомнения, пошёл бы к этой эскадре и тогда бы всё разоблачилось, но тут мелькнул перед ним пароход, признанный неприятельским. Захотелось взять приз, а потому, отложив предполагаемое свидание с Нахимовым, погнались за пароходом. Он был взят и сильно избит. Возня с ним заняла всю ночь и следующий день, а это были в общем счёте роковые сутки. Партия в шахматы была проиграна. Затем, не видя турок и притом нуждаясь в топливе (да тут ещё приз!), Корнилов решился смахать в Севастополь. Но что делать с кораблями Новосильского, которые в угле не нуждались и могли очень легко выждать возврата Корнилова в море? Но так же легко они могли случайно или не случайно соединиться с Нахимовым и разыграть ту увертюру, исполнение которой Корнилов предоставлял себе. Задумываться нечего: отдать приказ по эскадре, чтобы она шла в Севастополь, — и приказ был отдан. Как приняли этот странный приказ, неизвестно, но делать было нечего: Новосильский скрепя сердце поворотил домой. 5 ноября он сошёлся нечаянно с Нахимовым, они вздохнули друг о друге, выпили по чарке-другой марсалу и расстались. К рассвету 6 ноября Новосильский вышел из виду эскадры Нахимова. Нахимов был брошен совершенно один и… пошёл к Синопу».
Затем вдруг случилось так, что турецкая эскадра, предмет вожделений Корнилова, была разбита Нахимовым в Синопе. Корнилов же, опоздав к месту боя, понял, что «проиграл партию в шахматы»:
«Только два часа опоздал Корнилов! Какой урок! Когда, кипя и терзаясь, стоял он на палубе своего парохода, вперив глаза в победоносный пламень и дым».
Нарбут отвергает домыслы: «Теперь рассмотрим, насколько справедливы «Записки севастопольца» в отношении того, что Корнилов якобы бросил Нахимова на произвол судьбы перед Синопским боем. Приводим для этого официально засвидетельствованную выписку из шканечных журналов, из которой всякий увидит, что Корнилов послал к Нахимову эскадру Новосильского и вменил ей в исполнение дать Нахимову такие силы, какие потребуются, и что встреча эскадр не была случайная, и что действительно та эскадра, состоящая из 6 судов, которую счёл Корнилов за эскадру Нахимова, была не турецкая, а Нахимова. Нахимов слышал выстрелы сражения «Владимира» с «Перваз-Бахри» и даже буксировался на эти выстрелы. Откуда же взял Севастополец, что виденная эскадра была турецкая?..
Выписки из шканечных журналов: 120-пушечный корабль «Великий Князь Константин».
5 ноября с полудня случаи.
В 3/4 1-го часа контр-адмирал Новосильский воротился с парохода «Владимир» на корабль со словесным приказанием начальника штаба «следовать к эскадре вице-адмирала Нахимова для перемены его кораблей другими кораблями, если будет нужно, а уж потом возвратиться в Севастополь».
6 ноября с полуночи случаи.
В 8 часу утра по распоряжению вице-адмирала Корнилова корабли нашей эскадры «Ростислав» и «Святослав» и бриг «Эней» поступили в эскадру вице-адмирала Нахимова, а корабль «Ягудиил» и бриг «Язон» в нашу эскадру».
Любопытно. Но приведенные из шканечных журналов сведения не только не подтверждают, а наоборот, опровергают тезисы Нарбута! Увы, обвинения анонима имеют под собой почву, тогда как рассуждения Нарбута неубедительны. Конечно, аноним слишком развязно расписывал страсти, обуревавшие честолюбивого Корнилова, он излишне конспирологичен, как выразились бы сейчас, и не скован правилами хорошего тона, но… шканечные журналы подтверждают сомнения, которые возникали не только у него. К сожалению, следует признать, что вменил Корнилов Новосильскому отнюдь не соединение с Нахимовым для поиска и уничтожения турецкой эскадры, а всего лишь пересмену требующих ремонта кораблей и последующее возвращение в Севастополь, оставляя Павла Степановича одного бороздить море.
В итоге складывается впечатление, что публикация скандальной статьи не случайна, но инспирирована кем-то из высших руководителей флота. Цель публикации не вполне ясна и заслуживает отдельного исследования. Но можно предположить, что некто очень высокостоящий посчитал нужным умерить чрезмерное восхваление моряками своего героизма и обратить деятельное внимание на недостатки, привёдшие к поражению и потере флота. Весьма своевременно, ибо после крымского поражения требовалось не просто возрождать флот, но и делать это на новой технологической основе. Соответственно требовалось изменить его идеологию. Не до почивания на лаврах — ввиду отсутствия таковых! Требовалось анализировать и учитывать ошибки, учиться на них.
Однако реакция военно-морского сообщества оказалась настолько резкой, что управляющему Морским министерством пришлось отреагировать соответственно и дать задний ход, его письмо к издателю и составителю журнала «Русский Архив» поддержало всеобщее возмущение:
«Главный начальник флота Великий Князь Генерал-Адмирал, разделяя чувства своих сослуживцев и при том имея в виду, что для истории государственных деятелей драгоценны правдивые заявления современников, хорошо знакомых с их общественною и частною деятельностью, изволил поручить мне просить Вас, милостивый государь, поместить настоящее письмо моё на страницах вашего журнала, имеющего целью добросовестным собранием материалов облегчить труды будущих историков. Честь нашего флота и справедливость требуют, чтобы рядом со статьёй, выражающей личное воззрение одного неизвестного лица, историк (на долю которого выпадет нелёгкий труд составления биографии творцов нравственной силы Черноморского флота, бессмертных в памяти моряков, доблестных граждан и славных адмиралов: Лазарева, Корнилова и Нахимова) имел перед собою единодушное заявление полнейшего негодования всего русского флота к лживым обвинениям со стороны анонимного автора, тщательно скрывающего своё имя.
Н. Краббе, С.-Петербург, 6 марта 1868 г.».
Так был сделан ещё один шаг к Цусиме. Что касается почтенного адмирала Н. Краббе, то он поможет нам разгадать загадку боя фрегата «Флора». К этому бою самое время перейти, поскольку великолепный турецкий «Таиф» бежал в Синоп именно из-под Пицунды, провожаемый меткими залпами старого фрегата…
